В поэме «Реквием» личная трагедия осознается как трагедия всенародная, а всенародная — как личная. Сама поэтесса вспоминала: «В страшные годы ежовщины я провела 17 месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шёпотом):
- А это вы можете описать?
И я сказала:
- Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было её лицом.
1 апреля 1957 года.
Ленинград.»
И Ахматова создает обобщенный портрет всех женщин, что разделили с ней такую же судьбу:
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною...
От первой до десятой главы перед читателем открывается трагедия Человека, Женщины, Матери, которую Ахматова раскрывает через свою собственную, личную. Многообразие поражающих деталей, оттенков чувства потери близких заставляет читателя переживать вместе с героиней эти страшные события. В последней, десятой, главе возникает образ Богоматери, образ вечного материнского страдания. Этот образ подготовлен всем ходом событий, а тема безвинно уничтоженных, «распятых» проходит красной нитью через всю поэму: «На губах твоих холод иконки», «И звон кадильный, и следы куда-то в никуда», «О твоем кресте высоком и о смерти говорят»...