Черты переходности, когда обновление и разрушение нередко почти неразличимы, когда в единстве живут сходства и различия, породили и особый язык повествования. Чаще всего — это язык исповедей и диалогов, поиск тех или иных шокирующих кульминаций, загадочных концовок. Произошло смешение школ, вернее, преодоление их ограничений: былые «деревенщики» или писатели-баталисты стали изощренными психологами без деклараций, без громких слов о превосходстве села над городом, «почвы» над «асфальтом» или «окопной правды» над "генштабовским аршином». Реалистическая проза стала в известном смысле «текучей», ориентированной на частую смену подставных героев-повествователе и, на обострение читательских ожиданий. Она ориентируется на контекст всей литературы, на субкультуру (т.е. сопутствующие культуре явления).
Повесть прозаика-волгоградца Бориса Екимова «Пастушья звезда» (1989) — о старом чабане-пенсионере, вернувшемся из города в родную степь, ставшем наемным рабочим у безнравственного торгаша-кавказца и в итоге взбунтовавшемся против воровства как новой нормы бытия, — талантливое исследование характера «порядочного» человека, принципиального «не героя». В целом Борис Екимов — один из последних «осуществившихся» «деревенских» писателей (в условиях «усталости», исчерпанности этого течения) — лучше всего изображает эпизоды взаимной моральной помощи, спасения, исцеления добротой В хрестоматийном рассказе Екимова «Ночь исцеления» (1986) Гриша, внук бабки Дуни, приехав на хутор, в избу бабушки, стал именно исцелителем ее измученной, исстрадавшейся за многие десятилетия войн, страхов, голода, беспаспортного житья души.